28.09.10
Председатель совета директоров зернотрейдера Valars Group Кирилл Подольский рассказал гендиректору холдинга "Алтан" Валерию Покорняку, почему не любит российских свиней и зачем продал долю в интернет-проекте anywayanyday.
В модное московское кафе Fresco 40-летний Кирилл Подольский пришел мрачнее тучи и сразу же заказал пару бокалов Pinot Grigio. Для Кирилла это был "черный понедельник" — накануне, 15 августа, в России вступил в силу запрет на экспорт зерна. Бизнес, который принес Подольскому в 2008 году $949 млн (Valars Group — один из крупнейших российских зернотрейдеров), остановился.
С помощью запрета власти рассчитывали обуздать инфляцию. По прогнозам агентства "Совэкон", урожай зерна в России из-за засухи в этом году будет всего 72 млн тонн (в 2009-м — 97 млн тонн). За июль цены на зерно подскочили с 4 тыс. до 5,1 тыс. руб. за тонну. После введения запрета цены пошли вниз, а зернотрейдеры лишились надежды заработать на благоприятной конъюнктуре рынка.
Валерий Покорняк вино за обедом пить не стал. Его бизнес находится по другую сторону баррикад: барнаульский холдинг "Алтан" выпускает макароны, около 60% в себестоимости которых составляют затраты на пшеницу. Но Покорняк падению цен на зерно, как ни странно, тоже не рад.
"Мы все время кого-то спасаем — то свиней, то производителей допотопной сельхозтехники" Валерий Покорняк: Я знаю, что вы выращиваете зерно на 360 тыс. га в России и на Украине. Прежде чем к вам приехать, я поговорил с нашими алтайскими хозяйствами. Они все очень недовольны запретом и не знают, что делать. Как, по-вашему, вмешательство государства отразится на российском сельском хозяйстве?
Кирилл Подольский: То, что происходит сейчас, несправедливо и безобразно. Два предыдущих года экспортеры и сельхозпроизводители, которые занимаются растениеводством, работали в сложных условиях: цены на зерно были низкими, существовал рынок покупателя, а не продавца. Как только мировые цены на пшеницу пошли вверх, появилась возможность зарабатывать, государство неожиданно закрывает экспорт.
Теперь мы, оказывается, должны дотировать производителей мяса, спасая их от разорения, и переживать о ценах на хлеб. Мы все время кого-то спасаем — то свиней, то производителей допотопной сельхозтехники.
Цены на внутреннем рынке сегодня на 30-40% ниже мировых, экспортерам нанесен огромный ущерб, подорвана наша репутация страны-экспортера. Запрещать экспорт не было никакой необходимости. Нужно было начинать распродавать интервенционный фонд для стабилизации рынка в пострадавших регионах и не делать резких заявлений, а затем и поступков, которые оказались главными причинами резкого скачка мировых цен на пшеницу. России выгодны высокие внутренние и мировые цены на пшеницу. Просто никто в правительстве не хочет хорошо посчитать. Сейчас все сделано для того, чтобы в дальнейшем пришлось спасать не только животноводство, но и все сельское хозяйство. Рынок все мог отрегулировать сам. Государственное вмешательство должно было быть минимальным.
ВП: Кардинальные и жесткие меры властей — это паника, непрофессионализм? Что это такое?
КП: Все вместе. Кто-то паникует, кто-то не хочет разбираться досконально. Но самое главное — это популизм. Я читал в интернете обсуждения сообщений о запрете экспорта. Даже демократически настроенная аудитория одобрила борьбу со спекулянтами. Что говорить о совсем простых гражданах? Вот правительство и идет у них на поводу.
ВП: Из-за того что ваш оптовый бизнес сейчас встал, подсчитали уже, сколько денег потеряете?
КП: Я не готов комментировать цифры, но потеряет и торговое подразделение, и наши сельхозпроизводители. По сути, для трейдеров ввели запрет на профессию. Внутри страны торговать гораздо проще, и покупатели с продавцами договариваются напрямую.
Мы сейчас заключаем контракты на казахскую пшеницу — повезем ее мимо пострадавших районов в российские порты и далее в страны-импортеры, например Египет. В обратную сторону, практически из тех же портов или районов, близких к ним, двинется запрещенная к экспорту российская пшеница. Это ли не абсурд?
ВП: У вас же есть свои элеваторы. Почему нельзя сделать запасы и до Нового года, когда запрет планируют отменить, пересидеть?
КП: Теоретически можно. Однако нам сейчас нужно посеять озимые. Чтобы провести посевную кампанию, нужны деньги. Где я их возьму? Колоссальный денежный поток из-за рубежа остановлен. Придется продавать по существующим внутренним ценам. Да и не факт, что с Нового года что-то отменят.
ВП: Такими мерами можно остановить инфляцию.
КП: За наш счет? Да и цены на хлебобулочные изделия сформировались в 2008 году, когда цена на пшеницу внутри страны была 9 руб. за килограмм. В прошлом году цены упали до 3-4 руб. за килограмм. На стоимости хлеба это никак не сказалось.
ВП: В большинстве стран мира государство поддерживает сельское хозяйство...
КП: У нас тоже много денег тратится на такую поддержку. Вопрос в ее эффективности. На недавнем совещании по вопросам поддержки сельхозпроизводителей, которое проводил президент РФ в Таганроге, обсуждались старые идеи — пролонгация всех кредитов сельхозпроизводителей в госбанках, снижение для них цен на топливо, удобрения, понижение тарифов на перевозку зерновых и другие похожие идеи. Все это за счет снижения эффективности других отраслей.
В то же время мы видим запрет экспорта и снижение цен на продукцию сельхозпроизводителей. Это же касается не только пшеницы — прокуратуре поручено следить за всеми ценовыми колебаниями и наказывать виновных. Какое-то противоречие, вам не кажется? С одной стороны, на нас тратят деньги, с другой — не дают заработать. Для нас гораздо выгоднее было бы отказаться от любой помощи, но получить свободный рынок.
ВП: Знаете, Кирилл, у меня любой запрет вызывает яростную антипатию. Это уже не эффект бабочки, а эффект слона в посудной лавке. Запрет этот так рынок поломает, что мало не покажется. В торговле очень важно постоянное присутствие. Если, например, твой товар вышел из сети, то войти обратно крайне сложно. Лучше "в минус", но продавать. Возобновить экспорт будет сложно. Мне как переработчику вроде бы выгодно, чтобы цены на зерно упали. Но я понимаю: вот сейчас у вас денег нет, как и у наших алтайских производителей. Допустим, озимые вы так и не засеете, но тогда в следующем году цены взлетят. Мне кажется, безобразие это пройдет, ошибка будет исправлена.
КП: Да и мы надеемся на то, что разум победит.
1 млн евро — примерно во столько ежегодно обходилось содержание яхты и команды в классе ТР-52 Кириллу Подольскому. И это был один из самых небольших бюджетов в данном виде гонок.
ВП: Попадать в жесткие ситуации вам, судя по всему, не впервой. Только окончив университет (Таганрогский государственный радиотехнический.— СФ) в начале 1990-х, вы начали торговать металлами, уже в 25 лет консолидировали контрольный пакет и стали директором Таганрогского судоремонтного завода. Каково это в столь юном возрасте стать руководителем предприятия?
КП: Безусловно, 25 лет — не возраст для директора предприятия, старого и сложного. Это был период безвременья, только поэтому такие вещи могли происходить. Знаний не хватало, все покрывалось напором. Мне, например, в голову не приходило, что все люди разные, у всех свои интересы. Сейчас я по-другому разговариваю с людьми — появилось больше сомнений в своей правоте. Надеюсь, что поумнел просто, но думаю, еще не совсем.
ВП: Почему вы занялись зерном?
КП: Когда я только начинал в 2001 году, инфраструктуры для экспорта не было вообще и конкуренции жесткой не было. Мы построили терминал на судоремонтном заводе. Удачное место, хороший порт. Тогда наличие собственного порта было огромным преимуществом. Однако потом конкуренция появилась, но мы были к этому уже готовы. У нас сформировалась сильная и опытная команда для того рынка.
ВП: Вы были миноритарием и гендиректором в компании "Югтранзитсервис", а потом вас сместили с должности. Почему?
КП: У нас были неформальные, человеческие отношения. Я всегда давал людям много полномочий и шел на уступки. Поэтому в 2006 году, когда я продал свой пакет в ЮТС, сохранил команду, фактически смог создать новый бизнес с нуля.
ВП: Меня впечатлило, что в 2008 году ЮТС обанкротилась и вы купили ее за долги. По этому поводу вспомнилась древнекитайская мудрость: плохая тактика — это когда ты выигрываешь сражение, но проигрываешь войну. Плохая стратегия — когда выигрываешь войну, но проигрываешь мир. Как ваше представление о тактике и стратегии менялось со временем?
КП: Знаете, у меня и моей команды всегда была склонность к авантюризму — мы пытались делать за месяцы то, на что у других уходят долгие годы. Сейчас я начинаю осознавать, что такая скорость бывает лишней. Быть может, если бы мы были поаккуратнее, то никогда бы такую большую компанию не создали, но зато этот бизнес стал бы более сбалансированным.
Когда бьешься за лидерство, всегда несешь много рисков. Все дело, наверное, в складе моего характера. Я не люблю бороться за проценты себестоимости, вообще не умею работать в статичной компании. Я отвечаю за развитие. Хочется, чтобы тактикой занимались люди более подготовленные, спокойные.
ВП: И что, у вас такие люди есть? Или все сплошь авантюристы?
КП: Конечно, такие люди есть в команде. Про авантюризм я немного преувеличиваю. Но рано или поздно приходится что-то менять. Я собираюсь привлекать новых людей в менеджмент. И планирую привлечь новых партнеров в бизнес. Если нет партнеров равноценных — нет разных мнений. Одно мнение много лет подряд — это нехорошо.
ВП: Даже если это ваше мнение?
КП: Если имеешь свое мнение обо всем, то и отвечаешь за все в одиночку. Я планирую разделить сельскохозяйственный и торговый бизнес на две разные компании. Долю в сельхозбизнесе вывести на IPO и продать инвесторам. Дело в том, что из этого проекта можно реально получить очень-очень большой бизнес. Мы сейчас уже один из крупнейших производителей в России и на Украине. Но я считаю, что это не предел. Чтобы вырасти в несколько раз, нужен акционерный капитал.
ВП: Я много общаюсь с нашими алтайскими сельхозпроизводителями. И понимаю, что они работают по закону "трех П" — пол, палец, потолок. Маленькие хозяйства не понимают рынка — то одну культуру засеют, то другую. Главное, утрачены технологии растениеводства. Отсюда проблемы с урожаями, с качеством зерна. Как вы решаете проблемы семенного фонда?
КП: Да это всего лишь вопрос денег. Все, что вы говорите, подтверждает мою давнюю мысль. Победят огромные агрокомпании, у которых есть деньги и понимание, куда будет двигаться рынок. Выращивание пшеницы, ячменя, кукурузы, масличных в современных условиях — это промышленное производство по сути своей. Здесь нет места малому и даже среднему бизнесу. Ему придется вливаться в крупные компании. Я не хочу оказаться на месте этих людей. Пусть у меня будет неконтрольный пакет, но лучше иметь 20% в очень большой компании, чем 100% в средней или малой. Мы получаем огромные скидки на все, а фермер будет покупать расходные материалы дороже и непонятного качества. Нам дают огромные скидки на технику. Мы лучше продаем свою продукцию.
ВП: Но согласитесь, есть у малых хозяйств и большой плюс — гибкость.
КП: Это так. Место для фермеров есть там, где нужны деликатный подход, специальные знания. Крупные компании будут выращивать товары, которые торгуются на бирже, фермеры — все остальное.
ВП: Переработкой не планируете заниматься?
КП: Мы работаем в регионах, ориентированных на экспорт сырья — зерна. У нас выше стоимость зерновых, ближе порты. Мы могли бы заниматься переработкой масличных — наше собственное производство полностью обеспечило бы сырьем приличный завод. Но, думаю, время упущено. На рынке избыток перерабатывающих мощностей и сильные игроки в этом секторе. С другой стороны, при нехватке сырья очень неплохие условия для его производителей. Каждый должен заниматься своим делом.
ВП: Яхтенный спорт — ваше личное увлечение или это для тимбилдинга?
КП: Это мое хобби, но я занимаюсь им профессионально. Я бы с удовольствием не работал вообще, а только гонялся бы на яхтах. Я не трудоголик. Боюсь только, деньги бы быстро закончились.
ВП: Дорогое удовольствие?
КП: Да. Моя команда RUS 7 участвовала три года подряд в гонках класса ТР-52. Это парусная "Формула-1". В этом году мы не нашли спонсоров и решили сделать перерыв в гонках этого класса. Сегодня я доволен, что так поступил,— парусная жизнь не заканчивается на ТР-52. Есть много интересных классов, где я в отличие от ТР-52 могу быть рулевым. Мы стали участвовать в российских соревнованиях, развивать парусный спорт в родном Таганроге. Мне это очень интересно.
ВП: Тонули когда-нибудь?
КП: Нет. Мы гоняемся в технических гонках, которые проходят около берега на короткие дистанции. Если серьезно заниматься парусным спортом, то такого не должно происходить.
ВП: Ваш интернет-проект по продаже авиабилетов Anywayanyday — тоже хобби?
КП: Нет, конечно, это бизнес. Я по образованию инженер-системотехник. Участвовал еще в запуске известного билетного проекта Avantix.ru. Потерял этот бизнес вместе с ЮТС, так как проект принадлежал компании. К 2008 году, когда начинался Anywayanyday, у меня как у инвестора было точное понимание, чего мы хотим добиться и чего делать не нужно ни в коем случае. В этом проекте тоже многое решила команда людей, которые собрались еще в Avantix.
ВП: Недавно вам удалось продать 40% проекта фонду Tiger Asset Management за $10 млн. На рынке посчитали, что это очень дорого. На что пустите деньги?
КП: Мы продали долю не только потому, что были нужны деньги. Проект мог существовать и без сторонних вливаний. Сейчас мы безусловный лидер на рынке онлайн-продаж авиабилетов в России, исключая сайты авиакомпаний. Компания уже приносит прибыль. Tiger — тот самый квалифицированный инвестор, которого нам не хватает в зерновом бизнесе. В их портфеле более 50 онлайн-трэвел-компаний, и я надеюсь, что, применив их опыт и наши идеи, мы добьемся того, что акционеры через несколько лет перестанут заботиться о деньгах.
ВП: Я тоже подумывал о перспективах бизнеса в интернете, но понял, что мне не хватает образования...
КП: Знаете, что самое приятное в этом бизнесе? Тут очень мало государственного влияния. В принципе невозможно какое-то административное давление. Нельзя же взять и запретить экспорт электронных билетов.
Коммерсантъ
В модное московское кафе Fresco 40-летний Кирилл Подольский пришел мрачнее тучи и сразу же заказал пару бокалов Pinot Grigio. Для Кирилла это был "черный понедельник" — накануне, 15 августа, в России вступил в силу запрет на экспорт зерна. Бизнес, который принес Подольскому в 2008 году $949 млн (Valars Group — один из крупнейших российских зернотрейдеров), остановился.
Валерий Покорняк вино за обедом пить не стал. Его бизнес находится по другую сторону баррикад: барнаульский холдинг "Алтан" выпускает макароны, около 60% в себестоимости которых составляют затраты на пшеницу. Но Покорняк падению цен на зерно, как ни странно, тоже не рад.
"Мы все время кого-то спасаем — то свиней, то производителей допотопной сельхозтехники" Валерий Покорняк: Я знаю, что вы выращиваете зерно на 360 тыс. га в России и на Украине. Прежде чем к вам приехать, я поговорил с нашими алтайскими хозяйствами. Они все очень недовольны запретом и не знают, что делать. Как, по-вашему, вмешательство государства отразится на российском сельском хозяйстве?
Кирилл Подольский: То, что происходит сейчас, несправедливо и безобразно. Два предыдущих года экспортеры и сельхозпроизводители, которые занимаются растениеводством, работали в сложных условиях: цены на зерно были низкими, существовал рынок покупателя, а не продавца. Как только мировые цены на пшеницу пошли вверх, появилась возможность зарабатывать, государство неожиданно закрывает экспорт.
Теперь мы, оказывается, должны дотировать производителей мяса, спасая их от разорения, и переживать о ценах на хлеб. Мы все время кого-то спасаем — то свиней, то производителей допотопной сельхозтехники.
Цены на внутреннем рынке сегодня на 30-40% ниже мировых, экспортерам нанесен огромный ущерб, подорвана наша репутация страны-экспортера. Запрещать экспорт не было никакой необходимости. Нужно было начинать распродавать интервенционный фонд для стабилизации рынка в пострадавших регионах и не делать резких заявлений, а затем и поступков, которые оказались главными причинами резкого скачка мировых цен на пшеницу. России выгодны высокие внутренние и мировые цены на пшеницу. Просто никто в правительстве не хочет хорошо посчитать. Сейчас все сделано для того, чтобы в дальнейшем пришлось спасать не только животноводство, но и все сельское хозяйство. Рынок все мог отрегулировать сам. Государственное вмешательство должно было быть минимальным.
ВП: Кардинальные и жесткие меры властей — это паника, непрофессионализм? Что это такое?
КП: Все вместе. Кто-то паникует, кто-то не хочет разбираться досконально. Но самое главное — это популизм. Я читал в интернете обсуждения сообщений о запрете экспорта. Даже демократически настроенная аудитория одобрила борьбу со спекулянтами. Что говорить о совсем простых гражданах? Вот правительство и идет у них на поводу.
ВП: Из-за того что ваш оптовый бизнес сейчас встал, подсчитали уже, сколько денег потеряете?
Мы сейчас заключаем контракты на казахскую пшеницу — повезем ее мимо пострадавших районов в российские порты и далее в страны-импортеры, например Египет. В обратную сторону, практически из тех же портов или районов, близких к ним, двинется запрещенная к экспорту российская пшеница. Это ли не абсурд?
ВП: У вас же есть свои элеваторы. Почему нельзя сделать запасы и до Нового года, когда запрет планируют отменить, пересидеть?
КП: Теоретически можно. Однако нам сейчас нужно посеять озимые. Чтобы провести посевную кампанию, нужны деньги. Где я их возьму? Колоссальный денежный поток из-за рубежа остановлен. Придется продавать по существующим внутренним ценам. Да и не факт, что с Нового года что-то отменят.
ВП: Такими мерами можно остановить инфляцию.
КП: За наш счет? Да и цены на хлебобулочные изделия сформировались в 2008 году, когда цена на пшеницу внутри страны была 9 руб. за килограмм. В прошлом году цены упали до 3-4 руб. за килограмм. На стоимости хлеба это никак не сказалось.
ВП: В большинстве стран мира государство поддерживает сельское хозяйство...
КП: У нас тоже много денег тратится на такую поддержку. Вопрос в ее эффективности. На недавнем совещании по вопросам поддержки сельхозпроизводителей, которое проводил президент РФ в Таганроге, обсуждались старые идеи — пролонгация всех кредитов сельхозпроизводителей в госбанках, снижение для них цен на топливо, удобрения, понижение тарифов на перевозку зерновых и другие похожие идеи. Все это за счет снижения эффективности других отраслей.
В то же время мы видим запрет экспорта и снижение цен на продукцию сельхозпроизводителей. Это же касается не только пшеницы — прокуратуре поручено следить за всеми ценовыми колебаниями и наказывать виновных. Какое-то противоречие, вам не кажется? С одной стороны, на нас тратят деньги, с другой — не дают заработать. Для нас гораздо выгоднее было бы отказаться от любой помощи, но получить свободный рынок.
ВП: Знаете, Кирилл, у меня любой запрет вызывает яростную антипатию. Это уже не эффект бабочки, а эффект слона в посудной лавке. Запрет этот так рынок поломает, что мало не покажется. В торговле очень важно постоянное присутствие. Если, например, твой товар вышел из сети, то войти обратно крайне сложно. Лучше "в минус", но продавать. Возобновить экспорт будет сложно. Мне как переработчику вроде бы выгодно, чтобы цены на зерно упали. Но я понимаю: вот сейчас у вас денег нет, как и у наших алтайских производителей. Допустим, озимые вы так и не засеете, но тогда в следующем году цены взлетят. Мне кажется, безобразие это пройдет, ошибка будет исправлена.
КП: Да и мы надеемся на то, что разум победит.
1 млн евро — примерно во столько ежегодно обходилось содержание яхты и команды в классе ТР-52 Кириллу Подольскому. И это был один из самых небольших бюджетов в данном виде гонок.
ВП: Попадать в жесткие ситуации вам, судя по всему, не впервой. Только окончив университет (Таганрогский государственный радиотехнический.— СФ) в начале 1990-х, вы начали торговать металлами, уже в 25 лет консолидировали контрольный пакет и стали директором Таганрогского судоремонтного завода. Каково это в столь юном возрасте стать руководителем предприятия?
КП: Безусловно, 25 лет — не возраст для директора предприятия, старого и сложного. Это был период безвременья, только поэтому такие вещи могли происходить. Знаний не хватало, все покрывалось напором. Мне, например, в голову не приходило, что все люди разные, у всех свои интересы. Сейчас я по-другому разговариваю с людьми — появилось больше сомнений в своей правоте. Надеюсь, что поумнел просто, но думаю, еще не совсем.
ВП: Почему вы занялись зерном?
КП: Когда я только начинал в 2001 году, инфраструктуры для экспорта не было вообще и конкуренции жесткой не было. Мы построили терминал на судоремонтном заводе. Удачное место, хороший порт. Тогда наличие собственного порта было огромным преимуществом. Однако потом конкуренция появилась, но мы были к этому уже готовы. У нас сформировалась сильная и опытная команда для того рынка.
ВП: Вы были миноритарием и гендиректором в компании "Югтранзитсервис", а потом вас сместили с должности. Почему?
ВП: Меня впечатлило, что в 2008 году ЮТС обанкротилась и вы купили ее за долги. По этому поводу вспомнилась древнекитайская мудрость: плохая тактика — это когда ты выигрываешь сражение, но проигрываешь войну. Плохая стратегия — когда выигрываешь войну, но проигрываешь мир. Как ваше представление о тактике и стратегии менялось со временем?
КП: Знаете, у меня и моей команды всегда была склонность к авантюризму — мы пытались делать за месяцы то, на что у других уходят долгие годы. Сейчас я начинаю осознавать, что такая скорость бывает лишней. Быть может, если бы мы были поаккуратнее, то никогда бы такую большую компанию не создали, но зато этот бизнес стал бы более сбалансированным.
Когда бьешься за лидерство, всегда несешь много рисков. Все дело, наверное, в складе моего характера. Я не люблю бороться за проценты себестоимости, вообще не умею работать в статичной компании. Я отвечаю за развитие. Хочется, чтобы тактикой занимались люди более подготовленные, спокойные.
ВП: И что, у вас такие люди есть? Или все сплошь авантюристы?
КП: Конечно, такие люди есть в команде. Про авантюризм я немного преувеличиваю. Но рано или поздно приходится что-то менять. Я собираюсь привлекать новых людей в менеджмент. И планирую привлечь новых партнеров в бизнес. Если нет партнеров равноценных — нет разных мнений. Одно мнение много лет подряд — это нехорошо.
ВП: Даже если это ваше мнение?
КП: Если имеешь свое мнение обо всем, то и отвечаешь за все в одиночку. Я планирую разделить сельскохозяйственный и торговый бизнес на две разные компании. Долю в сельхозбизнесе вывести на IPO и продать инвесторам. Дело в том, что из этого проекта можно реально получить очень-очень большой бизнес. Мы сейчас уже один из крупнейших производителей в России и на Украине. Но я считаю, что это не предел. Чтобы вырасти в несколько раз, нужен акционерный капитал.
ВП: Я много общаюсь с нашими алтайскими сельхозпроизводителями. И понимаю, что они работают по закону "трех П" — пол, палец, потолок. Маленькие хозяйства не понимают рынка — то одну культуру засеют, то другую. Главное, утрачены технологии растениеводства. Отсюда проблемы с урожаями, с качеством зерна. Как вы решаете проблемы семенного фонда?
ВП: Но согласитесь, есть у малых хозяйств и большой плюс — гибкость.
КП: Это так. Место для фермеров есть там, где нужны деликатный подход, специальные знания. Крупные компании будут выращивать товары, которые торгуются на бирже, фермеры — все остальное.
ВП: Переработкой не планируете заниматься?
КП: Мы работаем в регионах, ориентированных на экспорт сырья — зерна. У нас выше стоимость зерновых, ближе порты. Мы могли бы заниматься переработкой масличных — наше собственное производство полностью обеспечило бы сырьем приличный завод. Но, думаю, время упущено. На рынке избыток перерабатывающих мощностей и сильные игроки в этом секторе. С другой стороны, при нехватке сырья очень неплохие условия для его производителей. Каждый должен заниматься своим делом.
ВП: Яхтенный спорт — ваше личное увлечение или это для тимбилдинга?
КП: Это мое хобби, но я занимаюсь им профессионально. Я бы с удовольствием не работал вообще, а только гонялся бы на яхтах. Я не трудоголик. Боюсь только, деньги бы быстро закончились.
КП: Да. Моя команда RUS 7 участвовала три года подряд в гонках класса ТР-52. Это парусная "Формула-1". В этом году мы не нашли спонсоров и решили сделать перерыв в гонках этого класса. Сегодня я доволен, что так поступил,— парусная жизнь не заканчивается на ТР-52. Есть много интересных классов, где я в отличие от ТР-52 могу быть рулевым. Мы стали участвовать в российских соревнованиях, развивать парусный спорт в родном Таганроге. Мне это очень интересно.
ВП: Тонули когда-нибудь?
КП: Нет. Мы гоняемся в технических гонках, которые проходят около берега на короткие дистанции. Если серьезно заниматься парусным спортом, то такого не должно происходить.
ВП: Ваш интернет-проект по продаже авиабилетов Anywayanyday — тоже хобби?
КП: Нет, конечно, это бизнес. Я по образованию инженер-системотехник. Участвовал еще в запуске известного билетного проекта Avantix.ru. Потерял этот бизнес вместе с ЮТС, так как проект принадлежал компании. К 2008 году, когда начинался Anywayanyday, у меня как у инвестора было точное понимание, чего мы хотим добиться и чего делать не нужно ни в коем случае. В этом проекте тоже многое решила команда людей, которые собрались еще в Avantix.
ВП: Недавно вам удалось продать 40% проекта фонду Tiger Asset Management за $10 млн. На рынке посчитали, что это очень дорого. На что пустите деньги?
КП: Мы продали долю не только потому, что были нужны деньги. Проект мог существовать и без сторонних вливаний. Сейчас мы безусловный лидер на рынке онлайн-продаж авиабилетов в России, исключая сайты авиакомпаний. Компания уже приносит прибыль. Tiger — тот самый квалифицированный инвестор, которого нам не хватает в зерновом бизнесе. В их портфеле более 50 онлайн-трэвел-компаний, и я надеюсь, что, применив их опыт и наши идеи, мы добьемся того, что акционеры через несколько лет перестанут заботиться о деньгах.
ВП: Я тоже подумывал о перспективах бизнеса в интернете, но понял, что мне не хватает образования...
КП: Знаете, что самое приятное в этом бизнесе? Тут очень мало государственного влияния. В принципе невозможно какое-то административное давление. Нельзя же взять и запретить экспорт электронных билетов.
Коммерсантъ
По этой статье комментариев нет. Обсудить статью
