Куда расти сельскому хозяйству

Экономический рост чем-то похож на лошадиные скачки. Чтобы обеспечить себе победу, стране-игроку необходимо поставить на правильную, самую быструю лошадь-индустрию, которая могла бы обогнать конкурентов. Но ставка правительства России на стимулирование сельского хозяйства, особенно с введением контрсанкций, – это скорее надежда на стремительно стареющего скакуна – чемпиона прошлых лет, чем инвестиция, способная счастливым образом обеспечить игроку рекордный куш.

Заинтересованность министра сельского хозяйства Александра Ткачева в продлении еще на 10 лет протекционистских для российского сельского хозяйства контрсанкций «ради нашей страны», от которых мы «не пострадаем, только выиграем», понятна – как и логика заявления министра о том, что «Россия – это зерновая страна» (особенно с учетом личного интереса семьи Ткачева в развитии собственного сельскохозяйственного комплекса и родного Краснодарского края в целом). Но стоит ли оно того в масштабе всей страны?

Малая и все сокращающаяся доля сельского хозяйства в мировом ВВП означает одновременно относительно небольшой вклад отрасли в общее благосостояние и рост отрасли медленнее среднего роста экономики. Так, в 2015 г. доля сельского хозяйства в мировом ВВП была лишь 4%, сократившись вдвое за последние 20 лет. Это происходит потому, что доходы людей по всему миру растут быстрее расходов на питание – в результате все меньшая часть бюджета семей расходуется на продукты.

Чем более развита экономика страны, тем меньше вклад в нее сельского хозяйства. Так, его доля в экономике США – 1,1%, Японии – 1,1%, Германии – 0,6%, и она продолжает снижаться, несмотря на защитные меры (в Японии, к примеру, тариф на импорт риса составил 322%, а субсидии производителям риса – $12 млрд только в 2014 г., в то время как неготовность США и европейских стран снижать поддержку сельхозпроизводителей является одной из основных причин многолетней пробуксовки последнего раунда переговоров с Всемирной торговой организацией). Таким образом, экономический прогресс неминуемо сопровождается уменьшением доли сельского хозяйства в экономике – экономический рост происходит за счет других отраслей. В мире нет аграрных супердержав.

В России же доля сельского хозяйства в ВВП в 2016 г. была на уровне 4,7%, а доля отрасли в общей занятости населения – скромных 6,7%. Оба показателя находятся в долгосрочном снижающемся тренде, несмотря на некоторое увеличение доли отрасли в национальной экономике с 3,9% в 2012 г. вследствие контрсанкций и господдержки. Даже если рост сельского хозяйства будет в 3 раза выше среднего роста экономики (что очень маловероятно с учетом глобальных трендов), то прямой вклад отрасли в среднем добавит только около 0,5 п. п. к росту ВВП в течение пяти лет. Это серьезный результат. Но «русским чудом» (по примеру азиатского экономического чуда, когда средний рост некоторых стран Азии составлял в среднем 7–10% в год в течение многих лет) это едва ли можно будет назвать.

Рабочие места в огромном количестве сельское хозяйство также вряд ли создаст, особенно если в качестве приоритета будет установлен рост производительности труда. Стоит отметить, что производительность труда в сельском хозяйстве в России росла в 2011–2016 гг. опережающими темпами: +58% при +8% в целом по стране. Тем не менее производительность труда в отрасли продолжает отставать от средней по стране примерно на 30%. Такое же явление наблюдается и в других странах (в США производительность труда в сельском хозяйстве также меньше средней по стране на 30%, а в ЕС – в 3 раза), можно предположить достижение некоторого потолка производительности. А форсированное перераспределение капитала в менее эффективные отрасли уменьшает общий объем экономического пирога: эти деньги могли бы более эффективно быть использованы в других отраслях.

Другой аргумент: ориентир на сельское хозяйство приведет к уменьшению влияния на экономику России внешних шоков. Так, волатильность цен на сельскохозяйственную продукцию ниже волатильности цен на энергоресурсы, но все равно достаточно высока: колебания цен на агроэкспорт на 50–100% в течение нескольких лет остаются нормой отрасли.

При этом повышение и снижение цен на сельскохозяйственную продукцию и энергоресурсы происходят синхронно: диверсификация из производства нефтепродуктов в сельское хозяйство не помогает сглаживать экономический цикл, падение выручки от продажи нефти и газа происходит как раз в момент, когда сельское хозяйство не может покрыть выпадающие доходы.

Еще один часто приводящийся в пример аргумент в пользу эффективности ставки на сельское хозяйство – это «продуктовая безопасность». В то время как важность бесперебойных поставок продовольствия трудно переоценить, в современной истории нет или очень мало примеров, когда трудности с продуктами питания возникали из-за слабого акцента на сельское хозяйство, а не из-за административных огра-

ничений. Это означает, что обострение отношений с некоторыми западными странами может содержать определенные риски. Геополитически мотивированные эмбарго на поставки пшеницы в СССР из США в 1980 г. или ограничения на поставки продовольствия в КНДР позволяют предполагать, что продуктовая зависимость может являться инструментом давления. Таким образом, сельское хозяйство действительно может быть важно для обеспечения безопасности, но едва ли поможет России выбраться из стагнации.

Но даже если сельское хозяйство вряд ли может стать самостоятельным локомотивом российской экономики, это еще не значит, что ему не стоит уделять внимания. «Сельхозка» может быть «низко висящим фруктом» – сорвать его легче, чем создавать высокотехнологичное производство с нуля. В таком случае доходы от сельского хозяйства кроме прямых выгод могли бы помочь профинансировать переход на следующую технологическую ступень и создать спрос на продукты и услуги отраслей с более высокой добавленной стоимостью – машиностроения (тракторы, двигатели, комбайны, обрабатывающее станкостроение, холодильное оборудование), производства удобрений, логистики, пищевой промышленности и биотехнологий. Можно предположить, что вклад смежных отраслей, обслуживающих сжимающуюся отрасль, будет также ограничен, но технологии и навыки, полученные в смежных отраслях при обслуживании сельскохозяйственной отрасли, могли бы быть использованы и в других отраслях. Это позволило бы существенно увеличить скромный непосредственный вклад сельского хозяйства в развитие экономики страны. Причем развитием этих связанных отраслей необходимо не менее пристально заниматься, иначе дополнительные доходы от агропрома уйдут иностранным производителям сельхозтехники или на увеличение ренты отечественных поставщиков. Другими словами, стимулирование развития сельского хозяйства действительно может быть важным шагом к процветанию, но только если экономическая политика на этом не остановится.

Однако и без учета положительного влияния сельского хозяйства на другие отрасли оно может быть интересно просто потому, что может быть прибыльно. Россия имеет серьезные конкурентные преимущества для его развития – богатейшие и все более ценные пресные водные ресурсы, значительную протяженность территории в умеренных широтах, географическую близость к крупнейшим центрам потребления и ожидаемое позитивное влияние глобального потепления. Эти преимущества даны природой и не зависят от вмешательства государства, которое, однако, должно еще создавать возможности для реализации этих преимуществ.

Координационная роль государства особенно важна в разрешении проблем, которые частному сектору трудно будет решить самостоятельно. Заградительные меры и девальвация рубля – это всего лишь покупка времени. В конечном итоге конкурентоспособность будет зависеть от эффективности применения системообразующих институциональных мер по улучшению производительности труда, а именно от облегчения доступа к банковскому финансированию (в том числе проектному) и софинансированию фондов частных инвестиций, инвестирующих в акционерный капитал сельскохозяйственных компаний; строительства логистической и экспортной инфраструктуры; стимулирования спроса на продукцию со стороны пищевой отрасли для последующего экспорта продукта с большей добавленной стоимостью (условно – печенья, а не пшеницы); развития кластера исследовательских институтов и сельхозпроизводителей, занимающихся прикладными решениями (подобно Университету Вагенингена и «пищевой долине» в Нидерландах, которые занимают прочное мировое лидерство по инновациям в сельском хозяйстве и в пересчете на душу населения экспортировали в 2016 г. сельхозпродукции в 50 раз больше, чем Россия); субсидируемого консультирования и трансфера технологий производства сыров, селекции, агрономии; организации практики на иностранных предприятиях и обучения в ведущих сельскохозяйственных университетах мира для трансфера знаний и, как следствие, более быстрого роста производительности труда. Такие решения могли бы позволить отрасли развиваться самостоятельно, без превращения ее в хронического реципиента, живущего на преференции от государства за счет других важных направлений.

Но пока Россия продолжает ставить на стареющего скакуна, который уже не может в полную силу соперничать с более быстрыми молодыми жеребцами, как его ни стимулируй искусственно. Возможно, пора искать нового фаворита или как минимум не ставить на старика все, что есть. Но и стареющий рысак не значит бесполезный: бывшего чемпиона можно использовать по хозяйству, особенно при правильном питании и уходе.