«Прошу государство: забудьте о нас, фермерах». Люди в погонах приглядываются к деревне

В России ожидается большой урожай. По оценкам экспертов, в нынешнем году сбор зерна может превысить 125 млн тонн, перекрыв успешные отметки 2015–2016 годов. Успехи сельских производителей привлекли внимание контролеров. Например, в Саратовской области прошли проверки фермерских хозяйств, получающих погектарную субсидию на поддержку растениеводства. Как говорит фермер из Ровенского района Сергей Свотнев, «уладить вопрос» с силовиками ему предлагали за 20% от суммы годовой субсидии. Фермер не заплатил, и его жену осудили за мошенничество в особо крупных размерах.

Цены рухнули под тяжестью урожая

«В нашей семье праздник, когда летом идет дождь», — ​говорит жена фермера Инна Свотнева, осматривая желтое просяное поле. «Одного хорошего дождя в этом году все-таки не хватило», — ​ворчит Сергей. Растерев метелку в ладони, он кричит комбайнеру: «Осыпается! Давай срезать и начинать валить!» Полосатый от смазки Александр молча кивает, копаясь в машине на краю поля. Саша — ​студент саратовского социально-экономического института, каждое лето подрабатывает в фермерском хозяйстве. В уборочную зарплата комбайнера доходит до 3–5 тысяч рублей в день.

Пшеницу Свотнев уже убрал, урожайность оказалась почти вдвое выше, чем в прошлом году, а цены рухнули: «Прошлым летом зерно пятого класса стоило 7 тысяч рублей, в начале августа цена держалась на уровне 5 тысяч рублей за тонну, сегодня дают не больше 3700. Гречка в прошлом году стоила 30 тысяч рублей, сейчас директор элеватора советует сдавать по 13 тысяч, потому что скоро будет 6000. Интересно, в супермаркете крупа подешевеет?»

На комбайне Свотнев начал работать с седьмого класса. Вырос в селе Воскресенка, мама рано умерла, его воспитывала тетя — ​инвалид второй группы. «Ей платили 50 рублей пенсии, мне — ​30 рублей пособия. Я еще в школе понял: если хочу что-то получить, нужно это самостоятельно заработать». После сельхозинститута работал агрономом, потом — ​директором хлебоприемного предприятия. В 1998-м взял в аренду полторы тысячи гектаров, заброшенных после банкротства колхоза, купил в лизинг три трактора и комбайн. За двадцать лет площадь хозяйства выросла в три раза, количество техники — ​в четыре, число рабочих — ​вдвое.

По мнению Сергея, последние три года были для сельского хозяйства удачными, но государственные заклинания об импортозамещении здесь ни при чем. «Это только по телевизору, — ​отмахивается фермер от вопроса о поддержке отечественного производителя. — ​Главная помощь, которую я могу попросить у государства: забудьте про меня».

Поддержи отечественного правоохранителя

Как многие здравомыслящие предприниматели, Свотнев поддерживал конструктивные отношения с контролирующими органами. «Как мы с бэпниками* познакомились? Приехали они ко мне, я с трактора слезаю, грязный весь, спрашиваю: ну что вам надо, барана зарезать? Они говорят: а свинины нет? Ну и резал им по две свиньи». Летом 2016-го, как рассказывает Сергей, ему позвонил оперативник (на тот момент уже бывший) и сообщил, что у фермера могут возникнуть проблемы уголовного характера в связи с государственной субсидией на поддержку растениеводства. Звонивший пообещал уладить вопрос за 300 тысяч рублей.

Субсидия составляет 220 рублей на обрабатываемый гектар — ​это шесть-семь литров дизельного топлива. В 2013–2015 годах фермерское хозяйство Свотневых получало примерно по 1,4 млн рублей. Сумма покрывала расходы только на топливо для боронования.

Сергей вытаскивает из-под козырька машины стопку листов с черной шапкой «Именем Российской Федерации» и синей печатью «копия». «В приговоре написано, что деньги поступили на расчетный счет 20 марта. Любой, кто хоть немного разбирается в сельском хозяйстве, поймет, что прикарманить их невозможно: весной фермер из собственного кармана вынимает последнее и по банкам клянчит, чтобы посеять!» — ​Сергей щелкает пальцем по строчкам.

По словам Свотнева, он сообщил о коррупционных требованиях в полицейское УСБ: «Мне сказали: тебя просто разводят — ​и дали диктофон». Как говорит фермер, бывший оперативник звонил ему еще четыре дня, снизил требуемую сумму до 200 тысяч рублей, обговорил место передачи денег, а на пятый день заявил: «Я знаю, что ты меня пишешь!»

Уголовное дело было возбуждено по ч. 4 ст. 159 УК «Мошенничество», предусматривающей до десяти лет лишения свободы. «Я так и не понял, в чем нас обвиняют», — ​разводит руками Сергей. Он предоставил полиции документы, подтверждающие, что на средства субсидии по безналичному расчету было закуплено топливо и запчасти, и сведения об уплате налогов. За 2016 год хозяйство перечислило 750 тысяч рублей единого сельхозналога — ​это второй результат в районе.

«В районной прокуратуре мне сказали: считай, что государство дало тебе беспроцентную ссуду. Признавайте вину, возвращайте субсидию в бюджет и будет условный срок. Да за что?» — ​возмущается Свотнев.

Фермер не успокаивался. Жаловался во все инстанции, вплоть до Генеральной прокуратуры. На стороне защиты выступали пять адвокатов и представитель регионального уполномоченного по защите прав предпринимателей.

В суде Свотнев оказался впервые. Его удивило и поведение судьи, отклонившего почти все ходатайства защиты, и неряшливость приговора, в который перекочевала половина обвинительного заключения вместе с опечатками. Только половина, потому что один из двух эпизодов дела развалился.

Виновной в мошенничестве в особо крупном размере признали жену фермера, Инну Свотневу. Официально главой хозяйства считается именно она. По профессии Инна парикмахер. По роду занятий — ​мама. В бухгалтерию хозяйства она не вникала, так как постоянно находится дома с младшим сыном, страдающим генетическим заболеванием — ​целиакией. Обвинительный приговор (три года колонии общего режима с отсрочкой до 14-летия ребенка) не позволяет матери вывезти мальчика на лечение за пределы области.

Пятилетний гражданин

Дом Свотневых — ​место, где сбываются детские мечты. Слева от калитки в будке-теремке с синей крышей лежит, высунув язык, годовалая немецкая овчарка. Полстены гостиной занимает 200-литровый аквариум.

Арсений — ​серьезный молодой человек пяти лет от роду. Первым выйдя на порог, интересуется, как меня зовут. По буквам заносит мою фамилию в контакты телефона. Прежде чем фотографироваться, просит прислать снимок на электронную почту (не мамину, а его собственную) — ​на таких условиях он согласен улыбнуться объективу.

Первый приступ случился, когда Арсению было четыре месяца: ему дали прикорм — ​кусочек хлеба в ниблере. Родители на своей машине отвезли ребенка с судорогами в районную больницу. Здесь не оказалось ни гастроэнтеролога, ни анестезиолога, умеющего ставить капельницу младенцу. «Завернули его в одеяло и помчались в Саратов», — ​вспоминает Инна. Городские врачи не смогли поставить диагноз. Только через полгода Инна, перевернув интернет, сама попросила сделать анализ на целиакию. Как выяснилось, кроме непереносимости глютена у Арсения еще и аллергия на молочный белок.

В Саратовской области живут десять детей с целиакией. Официально инвалидами они не считаются, никаких льгот не получают. Местные врачи почти ничего не знают об этом заболевании. В доме пациента с целиакией действуют особенные правила: ножом, которым режут хлеб, нельзя разделывать продукты для Арсюши; здесь не бывает крошек и даже гости держат ломтик батона в руке, не опуская на стол.

В Саратове работает единственный отдел безглютеновых продуктов. «100 граммов безглютенового хлеба стоит 230 руб­лей, упаковка макарон — ​280 рублей, кекс — ​460, магазин согласен продавать их поштучно, кто из родителей может позволить такие расходы?» Безлактозные продукты, необходимые Арсению, стало трудно найти после введения санкций.

Ограничения касаются не только питания. Глютен содержится в крахмальной оболочке почти всех таблеток, поэтому Инна научилась делать сыну уколы. Нужно регулярно возить ребенка на УЗИ, чтобы не допустить развития патологий внутренних органов.

В прошлом году Инна направила запросы в клиники Бонна и Кельна. Немецкие медики ответили, что готовы принять Арсения для обследования и планирования дальнейшего лечения. Из-за подписки о невыезде отвезти ребенка в Германию не удалось.

«Мне пообещали год ада»

«После рождения младшего сына пришлось стать врачом. После возбуждения дела — ​еще и юристом», — ​смеется Инна.

На допросы в Ровное (за 100 километров от Саратова, где семья с детьми живет во время учебного года) молодую мать вызывали два-три раза в неделю. «Полетели все детские тренировки и репетиторы»,— тихо говорит Инна, складывая руки на коленях.

«В ОБЭПе мне говорили: вали все на мужа, он уже старый (Сергей старше Инны на 15 лет. — ​Н. А.), а тебе с детьми имущества до конца жизни хватит. Я отказалась. Мне пообещали год ада».

В ночь за три дня до Нового года в квартиру начали ломиться полицейские. «Дети перепугались. Я закрыла их в спальне и сказала, что пришли бандиты, мы их не впустим, — ​вспоминает Инна. — ​Полицейский начальник, который живет с нами в одном дворе, рассказал бабушкам-соседкам, что я — ​уголовница. В дорогу я теперь всегда беру видеокамеру: сотрудники ГАИ несколько раз останавливали меня и пытались увезти в отдел якобы для снятия отпечатков пальцев».

Поточный метод

«Мне говорят: зачем против системы попер? Ну я же чувствовал, что на нас никакой вины нет. Дурак был», — ​машет рукой фермер Свотнев. На адвокатов, экспертизы, поездки и т.д. за год у него ушло почти 2 миллиона рублей. «Лучше бы я отдал 300 тысяч бэпникам. Но теперь выбора нет: либо добьюсь правды, либо мне не дадут работать».

Россельхозбанк уже отказал хозяйству в кредите на покупку двух КамАЗов. Поставщики семян потребовали досрочно перечислить платежи по контракту.

После приговора Сергею начали звонить коллеги по несчастью, которые так же пользовались погектарной субсидией и стали объектами полицейских проверок. «Два человека, фамилии называть не буду, решили вопрос по-тихому. Фермер Сараев из Ровенского района бился, писал жалобы, дошел до суда, но там его вынудили признать вину и вернуть субсидию, а дело закрыли за примирением сторон. Фермера Фадеева из Энгельсского района тоже заставили подписать признание и амнистировали, — ​перечисляет Свотнев, листая номера в телефоне. — ​Обвинительные заключения у всех как под копирку, меняются только фамилии и суммы. Дело поставили на поток».

«Владимир Владимирович, есть ли в стране справедливость?»

В день последнего заседания суда Инна «не могла позволить себе никаких успокоительных, чтобы был ясный ум». Она понимала, что после объявления приговора может поехать не домой, но как сказать об этом детям, не придумала. Прокурор просил 8 лет колонии. «Ко мне приставили четырех автоматчиков — ​двухметровые мужики в бронежилетах. Как у судьи руки тряслись, когда он читал приговор! Я его не слушала, смотрела на мужа…»

«Уважаемый Владимир Владимирович! Хочу у Вас спросить, есть ли в нашей стране справедливость?» — ​письмо президенту отправил старший сын Свотневых, 14-летний Алексей. Гаранта Конституции он пригласил в гости: «Приезжайте просто так, без предупреждения, чтобы местные власти не устроили показуху. Пишу без разрешения родителей, но мне больно смотреть, как моя мама уже почти год плачет».

«О письме он нам рассказал уже после всего. Мы прочитали и прослезились: все-таки не зря ездим к репетитору по русскому языку», — ​говорит Инна.

Алексей учится в престижной саратовской гимназии с углубленным английским. Был по обмену в Ирландии и Чехии. «Вернулся с круглыми глазами: мама, давай уедем! Я с ним поговорила, как со взрослым: сынок, у меня есть мечта — ​отельчик на берегу теплого моря. Можно было бы пойти к этой мечте коротким путем — ​продать все и уехать, но мы пойдем длинным: будем работать на нашей земле и вложим все в ваше образование. А вы уж потом нас, стариков, сможете отблагодарить».

* От аббревиатуры ОБЭП — отдел борьбы с экономическими преступлениями.