Сергей Данкверт: любая страна — импортер продукции в Россию не застрахована от ограничений

О возможном запрете на ввоз помидоров и перца из Марокко, поставках бананов и мандаринов в Россию, а также о планах по производству вакцины от коронавируса для животных в интервью ТАСС рассказал глава Россельхознадзора Сергей Данкверт. 

— Сергей Алексеевич, на протяжении последних недель одной из самых насущных тем потребительского рынка остается сначала введение запрета, а затем последующее частичное разрешение поставок помидоров и перца из Азербайджана и некоторых регионов Узбекистана, Армении и Турции. Как сейчас обстоит ситуация? Сколько времени может понадобиться этим странам для устранения нарушений?

— Действительно, из этих стран экспортировалась продукция с нарушениями, а мы не считаем возможными поставки такой продукции для российских потребителей. Мы понимаем, что информация про запрет азербайджанских помидоров вызвала резонанс. Во многом вводимые нами ограничения обусловлены высоким уровнем располагаемой нами научной базы, которая позволяет с гораздо большей эффективностью, чем в других странах, определять в овощах и фруктах вирусы, болезни и опасных вредителей. Что касается вируса мозаики пепино, который был обнаружен в импортных овощах, то про него мы уже писали в Евразийскую комиссию, просили принять меры и внести его в перечень карантинных вредных организмов, запрещенных к ввозу на территорию союза, но там на наши призывы пока не отреагировали. А ведь этот вирус может нанести миллиардные убытки российскому тепличному овощеводству. Мы уже предупредили об опасности этого вируса коллег в Белоруссии, Казахстане и Азербайджане и даже начали обучать методикам его выявления узбекских специалистов. Мы готовы в видеоформате проводить консультации по этим вирусам (вирусы мозаики пепино — Pepino mosaic virus, пятнистого увядания томатов — Tomato spotted wilt virus, TSWV), коричневой морщинистости плодов томата — Tomato brown rugose fruit virus, ToBRFV — прим. ТАСС), чтобы другие страны использовали наши знания и опыт. 

Надо сказать, что мы обращали внимание Евразийской комиссии на то, что нужно изменить подходы к допуску растениеводческой продукции на рынки союза. Пока на этих рынках царит некий хаос и если вдруг появляется карантинный вредный объект, то никто никогда не может объяснить, откуда он взялся.

— Не пострадает ли экономика России от введения таких запретов?

— Большие объемы поставок помидоров идут из Азербайджана в Россию летом, когда овощи выращиваются в открытом грунте. Объем поставок зимой составляет всего 8–10 тыс. тонн, из которых уже завезено в Россию около 4 тыс. К тому же мы уже разрешили поставки с некоторых предприятий Азербайджана, так что речь идет не о таком уж большом объеме помидоров, учитывая, что наше тепличное овощеводство в этом году выросло на 100 тыс. тонн. Мы не вводим запреты просто так, мы каждый раз учитываем экономику производства и если понимаем, что поставка зараженных вирусами или другими вредителями продуктов (в данном случае помидоров) очень дорого обойдется нашей стране, то запрещаем ее. Да, какое-то время мы будем есть азербайджанские помидоры и получать удовольствие, но потом это удовольствие превратится в тысячи безработных людей в России, которые работали на тепличных комбинатах и потеряли место из-за погибших от, например, мозаики пепино помидоров. 

И так мы работаем с каждой страной. Сегодня любая страна, которая поставляет нам продукцию, не застрахована от того, что на нее могут быть наложены какие-то рестрикции. Но если фитосанитарная служба соответствующей страны работает эффективно, то эти рестрикции будут менее масштабными, если неэффективно — то более. 

— Ждать ли нам в перспективе закрытие поставок из еще какой-либо страны?

— Думаю, мы показали всем, что нужно обращать внимание на риски при экспорте в Россию продукции, и думаю, что страны правильно сориентируются. Пока мы рассматриваем возможность введения запрета на поставки помидоров из Марокко. 30 октября Россельхознадзор уже ввел запрет на ввоз марокканских помидоров в сопровождении реэкспортных документов национальных организаций по карантину и защите растений Нидерландов, Бельгии и Франции из-за обнаружения того же самого вируса мозаики пепино. Сейчас мы планируем проводить видеоконференцию и предупреждать марокканских коллег о том, что мы можем ввести запрет на поставки их продукции, если они не начнут более эффективно работать с вирусами томатов. 

— Речь идет только о марокканских помидорах или о перцах тоже?

— Вирус поражает все пасленовые культуры, то есть и помидоры, и перец, и картошку, поэтому мы с Марокко находимся в постоянной работе. Например, мы предлагаем представителям этой страны работать по принципу регионализации, то есть предоставить информацию о том, какие регионы являются чистыми от вируса, а какие — нет. Пока они этого не сделали, и если ситуация будет ухудшаться и дальше, то мы будем вынуждены ввести запрет. 

— Вы уже упомянули о том, что в России увеличивается производство овощей. То есть вы считаете, что отечественной продукции хватит, чтобы заместить выпадающие объемы импорта? 

— Мы надзиратели, наше дело — следить, чтобы продукция была в первую очередь безопасна. Но благодаря нашим усилиям также увеличивается производство, потому что становится меньше болезней как растений, так и животных. 

— В начале этого года вы говорили о том, что у Россельхознадзора есть претензии к бананам из Эквадора. Решены ли эти вопросы? Не стоит ли нам опасаться запрета?

— Мы продолжаем работать с Эквадором, обрабатывать и обеззараживать полученную оттуда продукцию, потому что ранее мы обнаружили в ней вредителя — многоядную муху-горбатку. Эквадор, в свою очередь, тоже принял ряд мер, но не всегда делал это в достаточном объеме, поэтому мы вынуждены были часть работы взять на себя. 

— То есть сейчас угрозы запрета нет?

— Пока мы это не рассматриваем, потому что мы работаем достаточно эффективно с этой страной. Более детальной и плодотворной работе в этом направлении также способствует то, что я занимаю пост председателя Межправкомиссии по экономическому сотрудничеству с Эквадором с российской стороны. В Россию ежегодно поставляется 1,3—1,5 млн тонн бананов из этой латиноамериканской страны.

— Существуют ли еще какие-то угрозы для потребителей перед Новым годом? Нет ли у Россельхознадзора претензий к другим импортным фруктам, например к столь любимым зимой мандаринам?

— Ситуация по мандаринам схожа с ситуацией с бананами. Их тоже надо фумигировать и обрабатывать, потому что мандарины часто поступают к нам с вредителями. Но это типичные претензии к поставщикам, которые были всегда, и для всех стран нормы одинаковы, поэтому я не вижу здесь особых проблем. Вы из нас не делайте такое ведомство, которое обязательно перед Новым годом что-то должно закрывать. (Улыбается.) Мы просто работаем. Я могу сказать, что Турция поставила больше даже, чем в прошлом году, мандаринов и их гибридов — 368 тыс. тонн, а в прошлом году было на 8 тыс. тонн меньше. Пакистан и Египет экспортировали такой же объем, что и в 2019 году, Абхазия нарастила поставки на 10 тыс. тонн, Южная Африка — на 5 тыс. тонн. Всего на середину декабря в Россию было ввезено 745 тыс. тонн импортных мандаринов, клементинов и других гибридов.

— Еще одной проблемой остается ввоз санкционной продукции, прежде всего — из Белоруссии. Как сейчас обстоит ситуация с этим? Есть ли категории продуктов, которые беспокоят Россельхознадзор?

— Такая проблема существует, причем контролировать такие поставки крайне сложно. Они будут продолжаться до тех пор, пока мы не примем жесткое законодательство. Мы находимся в постоянном контакте с нашими белорусскими коллегами, и они тоже не могут уследить за этой ситуацией. Существуют недобросовестные предприниматели, партизанские тропы, по которым ездят машины в обход контрольных пунктов пропуска и везут продукцию без документов. 

Всего с августа 2015 года Россельхознадзором выявлено и уничтожено 36,5 тыс. тонн санкционной продукции, из них 35,3 тыс. тонн растительной продукции и 1,2 тыс. тонн животноводческой.

Этот вопрос нужно решать на уровне Евразийской комиссии. В связи с тем, что таковые решения не принимаются, это идет на руку не работающим в законном поле деятельности бизнесменам. Есть такая проблема и с Казахстаном, где мы нашли ряд компаний, которые якобы поставляли корма для животных, а на самом деле это оказалась санкционная продукция. Мы это отследили. Но на такую работу нужно время. 

По многим компаниям у нас есть история, пять — семь и даже десять лет работы. И это касается поставок любой продукции в Россию. Поэтому, я думаю, только когда бизнес поймет, что у него в Россельхознадзоре, как в банке, должна быть своя хорошая история, тогда можно будет работать эффективно. 

— Специалисты подведомственных Россельхознадзору научных организаций разрабатывают вакцину от коронавируса для животных. Когда она может быть выпущена в обращение?

— Сейчас специалисты продолжают разработки, и мы надеемся, что в конце января у нас будет вакцина. Мы уже провели все исследования и сейчас вышли на завершающий этап: скоро будем регистрировать препарат, а затем запустим производство в нашем институте во Владимире (ФГБУ "Федеральный центр охраны животных", ВНИИЗЖ — прим. ТАСС). 

— О каком объеме производства может идти речь? Будет ли вакцина находиться в свободном доступе для покупателей? 

— Да, вакцина будет продаваться в свободном доступе. По объему мы пока не ориентировались, ведь это дело коммерческое. Например, мы выпускаем многовалентные вакцины от ящура сотнями миллионов доз. Мы наши препараты разрабатываем таким образом, чтобы можно было быстро работать и быстро налаживать производство. Если вакцина от коронавируса будет востребована, то мы сразу же наладим ее полномасштабный выпуск в больших объемах. У нас все возможности есть для этого.

— Планируется ли продавать вакцину на экспорт? 

— Многие страны интересуются этой вакциной, но это не значит, что этот интерес будет иметь какое-то продолжение.  Пока получаем вопросы о том, какой институт занимается разработками, как именно они проводятся. Иногда иностранные средства массовой информации просят нас предоставить видеосъемки исследований, и мы их предоставляем. 

У нас есть еще одна важная разработка — тест-системы для диагностики коронавируса у животных. Ее же можно использовать для тестирования продукции, упаковочного материала и других образцов внешней среды. По этому направлению мы уже активно работаем, и нашими диагностическими наборами заинтересовались представители Бразилии, поскольку у них появились претензии по безопасности мяса, поставляемого в Китай, который сообщил, что выявил на нем следы новой коронавирусной инфекции. 

— Нестандартный опыт борьбы с коронавирусом был применен в Дании, где было проведено массовое истребление норок, которых посчитали распространителями этого вируса. Насколько оправданной вы считаете такую меру?

— Критиковать других — это дело неблагодарное, но надо сказать, что с экономической точки зрения они нанесли ущерб целой отрасли. С биологической точки зрения такое решение тоже нельзя назвать оправданным, потому что можно было локализовать очаг заболевания гораздо меньшими мерами. Я не верю, что все уничтоженные 17 млн норок были больны. Если даже все заболевшие норки находились в одном месте, то можно было ликвидировать очаг, а затем думать о последующих решениях и принимать их с гораздо меньшими потерями и гораздо более эффективно. Уничтожение племенного поголовья можно назвать кощунственным, потому что его восстановление может занять до 50 лет. По той же логике можно уничтожать всех птиц при вспышках птичьего гриппа, потому что это тоже опасное заболевание. Хорошо, что пока никто этого не сделал. 

— В России использование таких методов не рассматривается?

— Мы работаем другими методами, более эффективными. Но по большому счету, те норки, которые остались в России, не влияют на мировое производство так, как влияли 40 лет назад. У нас сейчас осталось сравнительно немного этих животных, всего 1,5 млн, но мы делаем все, чтобы эта отрасль могла существовать даже в условиях пандемии и чтобы в том числе благодаря вакцинации племенное поголовье сохранилось. 

— Перейдем к теме экспорта. Идут ли поставки пшеницы на рынки Ирака и Алжира? 

— В Ираке менялось руководство, и получилось так, что мы пробные партии пшеницы отправили, но не получили ответа о том, удовлетворены ли покупатели качеством этой продукции. Поставки пшеницы в Алжир пока не начались, но после смягчения требований в части повреждения зерна пшеницы клопом вредная черепашка, работу над которым мы вели много лет, российские экспортеры получили возможность принимать участие в алжирских тендерах. В этой стране закупки ведет государственная компания (Алжирский межотраслевой зерновой комитет, OAIC — прим. ТАСС), и она требует регистрации экспортеров. Сейчас необходимо, чтобы наши поставщики, которые хотят экспортировать пшеницу в Алжир, до 14 января прошли процедуру авторизации. 

— Планируется ли открытие новых рынков для поставок российского зерна?

— Мы и так поставляем более чем в 130 стран, поэтому недостатка в покупателях нет. Но мы выводим на рынки новые виды продукции, например, согласовываем возможность экспорта ячменя, овса и сорго в Индонезию, пшеницы — в Гватемалу, на рынок Филиппин — сорго и кукурузы, на рынок Колумбии — кукурузы и ячменя, на рынок Венесуэлы — чечевицы и на рынок Перу — гречихи. 

— На каком этапе находится открытие рынка свинины для российских экспортеров?

— Я считаю, что пыл наших экспортеров в отношении Китая хорошо бы умерить. Эта страна сейчас строит крупнейшие свинокомплексы, рассчитанные на 2 млн голов. Конечно, с точки зрения биологической безопасности мы понимаем, что это очень опасно. И экологически это тоже несет угрозу, но Китай у себя цены на свинину снизил и старается максимально нарастить собственное производство. Исходя из этого, зная подходы китайского руководства, можно сказать, что они не рассматривают быстрое открытие своего рынка для российских поставщиков, тем более что у нас периодически фиксируются вспышки африканской чумы свиней (АЧС) в различных регионах России. Чтобы открыть китайский рынок, нам необходимо признание китайской стороной регионализации территории нашей страны по АЧС.

Поэтому я уверен, что перспективно работать над экспортом готовой продукции, а не поставлять в сыром виде. Например, итальянцы поставляют пармскую ветчину, а мы можем поставлять тамбовский окорок. 

— Продукция с высокой добавленной стоимостью — это всегда хорошо. Но многие экспортеры ждут именно открытия китайского рынка и даже корректируют свои планы в связи с этим. 

— Нашим производителям свинины надо уделять больше внимания биологической безопасности, потому что только в этом году некоторые крупные комплексы пострадали от АЧС. Должна работать система внутреннего контроля, нужно уничтожать так называемый санитарный брак. Если это не происходит, то идет развитие вируса. Я бы сказал про Китай так: переговоры ведутся, экспорт когда-то откроется, но для того, чтобы он открылся, надо продолжать работу над безопасностью. Пока нам не хватает идентификации животных, которая необходима для осуществления более эффективного надзора. К сожалению, закон об идентификации уходит на октябрь следующего года. В этом году его не успели рассмотреть. 

— Почему было отложено принятие закона? Внесены ли в него какие-либо поправки?

— Этот закон примерно в течение пяти лет тормозился Минэкономразвития. Весьма непросто доказать, что идентификация нужна. Можно начать учет животных с крупного рогатого скота, потом перейти на свиней. Это можно делать в течение пяти лет, но сам по себе закон должен быть. Такие нормы есть сегодня в Белоруссии и в Казахстане, но нет в России. Как вариант — можно принять единые правила по части идентификации на территории Евразийского союза. 

Одним из самых важных аспектов этого закона является работа по борьбе с антибиотикорезистентностью. Идентификация животных позволит нам  впоследствии находить антибиотики, которые применялись при выращивании этих животных и не нотифицировались. Мы хотим выстроить стройную систему: ветеринарная сертификация, дальше — идентификация животных, а дальше — прослеживаемость использования антибиотиков и пестицидов в растениеводстве. В цифровом плане мы подготовились, информационные системы под все эти задачи разработали. Мы считаем, что это надо очень жестко регулировать. 

— Какие санкции предлагает ввести Россельхознадзор для нарушителей закона об идентификации животных?

— До санкций мы еще не дошли. Сначала надо законодательно это сделать, а потом думать о санкциях. Мы будем обсуждать это с Минюстом и вносить изменения в Кодекс об административных правонарушениях. Я считаю, что мы порядок не наведем, если штрафы будут минимальными, потому что до сих пор у нас в стране много недобросовестных коммерсантов. И касается не только вопросов идентификации и ряда других сфер деятельности. 

— Может быть, какие-то виды животных можно исключить из-под действия закона?

— Это вопрос дискуссий, в том числе в Думе. Можно исключить. Конечно. Можно не делать идентификацию ульев у пчел. Но вопрос: как потом следить за этим медом? Мы сторонники того, чтобы это сделать безболезненно, чтобы это не стало нагрузкой для населения, потому что такие законы способствуют росту затрат из бюджетов местных уровней. Но эти же бюджеты больше теряют из-за заболеваний, поэтому если сравнивать единовременные траты на идентификацию и долговременные на лечение болезней, то выгода очевидна. 

— Сейчас в России действует запрет на выращивание продукции с ГМО. Тем не менее осенью Россельхознадзор сообщал о выявлении нескольких случаев выращивания такой продукции. Были ли повторения этих историй?

— Да, мы обнаружили девять случаев выращивания сои и рапса в Нижнем Новгороде, Чувашии, Волгограде, пресекли попытки экспорта ГМО-зерна из Ставрополя и Еврейской автономной области. Сейчас часть той продукции, которая находилась еще в вегетативном состоянии, запахана, часть продукции находится без движения, потому что, к сожалению, законодательством не предусмотрено, какие меры мы можем принять в ее отношении. Самое интересное, что мы обнаружили ГМО в семенах немецкой компании. В Германии такая продукция тоже запрещена, и ее выращивают в Южной Америке и поставляют к нам через Германию. Если это подтвердится, то мы можем вообще запретить поставлять семена из Германии.

Самый главный вопрос — откуда берутся семена. Закон "О семеноводстве" у нас тоже принимается достаточно долгое время, но сейчас уже все понимают, что необходимость в нем назрела, и нас поддержали и Совет Федерации, и Госдума. Например, сейчас семена остаются основным источником распространения вирусов на помидорах, и если их не контролировать, то тепличным хозяйствам, которые посеяли такую продукцию, потом, когда они прорастут, придется все уничтожать. 

— Когда может быть принят закон о семеноводстве?

— Может быть, даже успеют его принять в этом году. По крайней мере, стадию обсуждения он уже прошел и сейчас находится в стадии реализации. Кроме того, на днях Дума приняла закон о госконтроле за обращением с пестицидами и агрохимикатами. Так что законодательно в этом году Министерство сельского хозяйства сделало много для развития важной нормативной базы. Совет Федерации тоже уже одобрил пестициды. 

— Говоря о пестицидах, хотелось бы спросить следующее: Россельхознадзору хотят вернуть полномочия по контролю за использованием химических препаратов в растениеводстве и их остаточным количеством в продукции. Как вы планируете осуществлять контроль? 

— Я скажу, что мы убеждены, что и с пестицидами, и с агрохимикатами нужна полная прослеживаемость, от производства до использования для того, чтобы люди не тратили деньги и не анализировали каждую партию или килограмм продукции. Кроме того, система контроля необходима для развития экспорта, и она должна быть эквивалентной тем, что приняты в странах — импортерах российской продукции. 

— Существует ли сейчас проблема антибиотиков в продукции? Остались ли в этой области нерешенные задачи после вступления в силу закона "Об обращении лекарственных средств"?

— Антибиотики часто применяются в сельском хозяйстве, но важно, чтобы это применение соответствовало нормам по их выводу из организма животного. Мы убеждены, что регистрация лекарственных средств должна быть одинаковая у всех стран — участниц Евразийского союза. Но некоторые государства с нами не согласны и хотят иметь собственную регистрацию. Мы согласились на это, но предложили, чтобы досье (пакет документов, на основании которых была проведена регистрация препарата — прим. ТАСС) по регистрации получали все страны и на его основе принимали самостоятельные решения. В результате мы три или четыре года не можем ни до чего договориться. 

— Спасибо большое! В заключение спрошу: каковы ваши ожидания на следующий год? 

— Надеюсь, что 2021 год, в отличие от этого, который заканчивается, будет просто обычным годом. Не надо ничего сверхъестественного.