«Цена китайского контракта и есть то самое "ценовое дно"». Глава «Уралкалия» Дмитрий Осипов о последствиях пандемии и конъюнктуре рынка удобрений

Хотя еще недавно казалось, что сегмент минудобрений кризис может обойти стороной, эксперты уже ожидают падения по итогам 2020 года. Между тем калийный рынок в последние годы и без того остается в низкой фазе цикла на фоне ввода новых мощностей. Как изменила картину пандемия, далеко ли еще до ценового дна и насколько придется корректировать инвестпрограмму, “Ъ” рассказал гендиректор «Уралкалия» Дмитрий Осипов.

— Как пандемия повлияла на спрос и цены на калий в мире?

— В каждом регионе своя ситуация, но она не связана с пандемией. Очень быстро развивается внутренний российский рынок — около 10% в год, так как есть поддержка государства. В этом году в России мы рассчитываем продать около 2,7 млн тонн калия производителям сложных минеральных удобрений, нефтяникам, а также для прямого внесения. Сейчас это наш основной рынок сбыта.

В то же время Бразилия, например, живет своей жизнью, цены на сельхозпродукцию там высокие, соответственно, растет и потребление удобрений. С прошлого года есть определенные проблемы с Индонезией и Малайзией, где упали цены на пальмовое масло. Надеемся, что они восстановятся и спрос будет более сбалансированным. Но пока ситуация там остается довольно сложной, хотя в Азии есть и другие потребители — Бангладеш, Вьетнам и т. д.

— Можно ли считать текущую цену китайского контракта в $220 за тонну ценовым дном? Есть ли производители, которые ее не смогут выдержать?

— С учетом специфики отрасли и объемов инвестиций, которые производители направляют на развитие мощностей, они заинтересованы в том, чтобы так называемое ценовое дно было как можно выше. К сожалению, в текущих рыночных условиях приходится констатировать, что текущая цена китайского контракта и есть то самое «ценовое дно». И да, есть компании в калийной отрасли, для которых цена в $220 за тонну критична, не буду их называть.

— Вы не будете заключать контракт с Китаем в этом году?

— Мы ведем переговоры. У нас есть товар, который мы завезли в Китай в конце 2019 года, но тогда не было контракта. Китайские потребители его не выкупили. В 2020 году мы этот объем и продадим.

— Насколько велик запас?

— Несколько сотен тысяч тонн. Несмотря на отсутствие контракта на морские поставки, мы не останавливали отгрузки по железной дороге. А это около 1 млн тонн, которые уйдут в любом случае. Причем 800 тыс. тонн из этого объема мы уже продали.

— Вы не первый раз отказываетесь заключать контракт с Китаем в его традиционном понимании, хотя раньше это был принципиальный вопрос. «Уралкалий» больше не видит в контракте смысла?

— Ожидаете ли вы роста цены на калий на крупнейших рынках в этом году?

— Предпосылки есть. Мы думаем, что в 2020 году мировое потребление калия вырастет до 65–66 млн тонн. Если судить по Бразилии, где основные покупатели калия расположены в небольших городах, то сейчас в стране будет пик спроса, и мы полагаем, что цена пойдет вверх.

Если же заглядывать вперед, то спрос будет в любом случае расти на 1,5–2% в год, так как растет численность населения, меняются привычки, люди едят больше мяса, а это означает, что необходимо развивать мясное производство, обеспечивая полноценное кормление животных, чтобы повысить их продуктивность.

Большой потенциал мы видим в Африке, где создали компанию, и в 2020 году поставили туда совместно с «Уралхимом» (которым владеет Дмитрий Мазепин) около 350 тыс. тонн удобрений.

— Может ли цена вернуться к значениям до разрыва отношений с БКК (трейдер «Беларуськалия»)?

— Калийная отрасль восстанавливается довольно быстро. Если говорить про уровень в $500, то, наверное, в ближайшее время такого не будет, но мы уже продавали в Бразилию продукцию по $340–350 за тонну в начале 2019 года.

— Вы почти на треть сократили инвестпрограмму. Будете отказываться от каких-то проектов или сдвигать сроки их реализации?

Прежде всего, это Усть-Яйва (запланированная мощность — 2,8 млн тонн калия в год.— “Ъ”). На этом участке мы прошли стволы и активно ведем строительство наземного комплекса. Усть-Яйва, которую мы планируем запустить в 2022 году, для нас приоритет номер один. Помимо этого, мы проходим четвертый ствол на рудоуправлении СКРУ-3, где планируется дополнительно производить 600 тыс. тонн готовой продукции.

Основное снижение инвестпрограммы будет за счет СКРУ-2, где мы ведем строительство стволов, но пока не начинаем создание наземного комплекса, хотя готовы приступить к нему в любой момент, когда будет более позитивная ситуация на рынке. Никакой спешки нет, потому что даже текущие мощности позволяют сохранить нашу долю рынка и мы имеем большой запас.

Конечно, есть и другие проекты, но они небольшие по нашим меркам. Например, по просьбе химиков для электролиза мы запустили производство 99% белого галургического пеллетированного хлоркалия. Потребителям был нужен максимально чистый продукт с минимальным количеством антислеживателя. В таком варианте калийный порошок не довезти даже до ближайшего логистического пункта, получится один большой камень. Так что мы подумали над предложением, и в результате получился новый продукт, похожий на белые твердые пельмешки. Его уже протестировали и одобрили для производства.

— На чем еще вы можете сэкономить?

— Логистика является одним из ключевых моментов для обеспечения управляемости и гибкости. А собственный терминал — безусловно, прибыльный бизнес, и даже большие первоначальные инвестиции в десятки миллионов долларов в его строительство окупаются относительно быстро.

В России основной объем экспорта «Уралкалия» идет через собственный терминал в Петербурге — Балтийский балкерный терминал. Там мы при номинальной мощности в 5 млн тонн после реконструкции переваливаем почти 8 млн тонн в год, и есть планы по дальнейшему расширению, сейчас мы обсуждаем инвестиции в это направление. Собственный парк железнодорожных вагонов, а у нас их около 8 тыс. единиц, тоже значительно облегчает нам решение логистических задач.

Параллельно мы находимся в завершающей стадии обсуждения по участию в проекте компании «Ультрамар» в порту Усть-Луга, где создается крупный хаб по перевалке удобрений и где будет работать большинство крупных производителей удобрений в России, что может дать серьезный синергетический эффект за счет концентрации различных продуктов на одном терминале. При этом планируется, что мы не будем входить в проект как соучредители порта, а получим долгосрочный контракт на перевалку.

— Вы начали создавать сеть иностранных портовых терминалов. Что сейчас с планами по ее расширению, например, в Бразилии, где бывают проблемы с разгрузкой?

— В Бразилии, действительно, иногда бывают проблемы со скоростью выгрузки сухогрузов. Терминал, через который мы переваливаем около 350 тыс. тонн в год, функционирует нормально. Но нецелесообразно расширять мощности до тех 2 млн тонн, которые мы продаем в Бразилию, в рамках одного объекта инфраструктуры. Нужно несколько терминалов в разных местах. Поэтому мы заинтересованы в терминалах, расположенных и в других областях страны, так что рассматриваем варианты.

— В каких еще странах рассматриваете строительство разгрузочных терминалов?

— В Африке, потому что это большой перспективный рынок сбыта.

— Все объемы компании идут морем?

— В Китай 1 млн тонн калия отгружаем по железной дороге. Это традиционный канал сбыта, у нас хорошие отношения с покупателями на северо-востоке страны, где специально под нас сделан терминал.

— На какой объем производства рассчитываете в этом году?

— 11 млн тонн при мощности в 12 млн тонн. Но окончательная цифра будет зависеть от рыночной конъюнктуры.

— То есть сейчас вы и другие производители придерживаетесь формулы «продавать меньше, но дороже»?

— Нет, такую задачу мы не ставим. Нужно ответственно подходить к соблюдению баланса на рынке. Однако имеет смысл в период низких цен, например, проводить необходимые ремонты на производстве. Так поступает большинство участников рынка в мире.

Инвестирование в расширение мощностей и их поддержание не имеет смысла, если потом все свои запасы продавать по минимальной цене, которая такие инвестиции не учитывает. Ведь особенность нашего бизнеса в том, что для того, чтобы иметь высокую рентабельность по EBITDA и окупаемость конкретного проекта, надо сначала инвестировать в него в течение 10–12 лет. И это притом, что в России довольно низкая себестоимость производства калия. К тому же всегда существуют геологические, проектные, финансовые и другие риски, угрозы задержки строительства.

— Что сейчас происходит на руднике СКРУ-2, затопленном в 2014 году?

— Этот рудник мы спасли от неуправляемого затопления и еще пять лет добывали там руду для закладки. Сейчас руда закончилась, и теперь рудник ждет, когда будет закончена закладка, а дальше начнется процесс плановой ликвидации. В соответствии с планом мероприятий по безопасности рудников, закладка будет продолжаться в течение семи-восьми лет. Средний приток там около 30 кубометров в час, в 2018 году он был в десятки раз больше.

Также мы построили третью перемычку между СКРУ-2 и соседним СКРУ-1, и это настоящий инженерный шедевр. Мы сами занимались укреплением и вели тампонаж, но одновременно нашли немецкого подрядчика, у которого есть опыт проектирования подобных объектов. Инжиниринговая компания провела исследования породного массива, после чего «Уралкалий» построил там сооружение длиной 65 м. Вышло действительно красиво и надежно.

— Недавно свой калийный проект запустил «Еврохим», продолжается строительство рудников «Акрона» Вячеслава Кантора и «Славкалия» Михаила Гуцериева. Вы видите в них конкурентную угрозу?

— Частично продукция «Еврохима» ушла на их собственные заводы, остальное на рынок. Наши поставки в их адрес снизились. Но в то же время увеличили закупки другие потребители, так что даже с выпадением «Невинномысска» (завод по производству сложных удобрений «Еврохима») в целом мы видим рост спроса на нашу продукцию.

— За счет чего?

— Сельхозпроизводители стали вносить больше удобрений, стали использовать больше техники и применять научный подход и качественные семена. В большинстве регионов России очень хорошо развивается агропромышленный сектор. Фермеры используют средства защиты растений, вовремя и правильно вносят удобрения.

— В первом квартале ваши финансовые результаты упали. Какой динамики вы ожидаете до конца года?

— В начале года у «Уралкалия» не было контрактов с одними из крупнейших потребителей — Индией и Китаем. С индийскими импортерами мы подписали соглашение. В перспективе надеемся на улучшение конъюнктуры, рассчитываем на повышение цены в Бразилии. Обычно мы не даем прогнозы по своей операционной деятельности, полугодовые показатели по МСФО планируем раскрыть в августе.

— Какой курс рубля у вас заложен в бюджет 2020 года?

— Мы планируем исходя из курса в 70 рублей за доллар. За счет экспорта наши основные доходы — в иностранной валюте, что нам на руку, а затраты в долларах и евро на оплату услуг иностранных подрядчиков в общем объеме не очень большие, основные платежи у нас в рублях.

— Но у вас есть большие кредиты в долларах и евро. Вы сможете их обслуживать?

— В этом году мы привлекли $1,1 млрд и закрыли все вопросы с погашением долгов до конца года. Мы должны были отдать $1,5 млрд. Еще в марте мы разместили рублевые облигации под 6,85%. Это означает, что нашим кредиторам понятна ситуация в компании и они в нас верят.

— Какой дальнейший график погашений? Есть какой-то пиковый год по возврату долгов?

— Нет, у нас равномерный график. В 2021 году мы должны вернуть $1,2 млрд и в следующие периоды тоже около $1 млрд плюс.

— Больше в этом году вы не собираетесь привлекать средств?

— Нет, у нас достаточно средств на финансирование инвестпрограммы, на которую в 2020 году нам потребуется $400 млн.

— Насколько активно ваши акционеры Дмитрий Мазепин и Дмитрий Лобяк участвуют в работе компаний?

— Оба акционера участвуют на уровне совета директоров и активно вовлечены в деятельность «Уралкалия», в формирование стратегии развития. Я часто с ними общаюсь, они знают обо всем, что происходит в компании.

— Возможна ли синергия с «Уралхимом» и рассматривается ли вопрос о полном объединении?

— Пока такого решения не принято, но мы очень активно взаимодействуем. Например, по трейдингу формируем пакетные предложения: в одно судно грузим и калий, и азот, и фосфор, что удобнее и дешевле для нас и потребителя, которому при получении в одной точке только остается заняться блендингом. На совместной логистике мы экономим миллионы долларов. Помимо этого, у нас с «Уралхимом» много других совместных проектов.

— А есть ли вариант вернуться к совместному трейдингу с «Беларуськалием»?

— За последние семь лет обе компании научились работать самостоятельно и реализуют собственные стратегии работы на рынках. И все к этому привыкли. «Уралкалий» такое положение дел вполне устраивает.

— Все-таки такие обсуждения ведутся?

— Нет, сейчас ничего подобного не обсуждается.

— Рассматриваете ли возвращение бумаг «Уралкалия» на биржу?

— С 2015 года «Уралкалий» неоднократно предупреждал своих акционеров о том, что выкупы акций могут привести в том числе к понижению уровня листинга, снижению ликвидности и, наконец, прекращению торгов. Так и произошло. В декабре 2015 года «Уралкалий» ушел с Лондонской фондовой биржи, с 20 сентября 2019 года остановлены торги в Москве. Компания всегда была последовательна в своих действиях, они осуществлялись в соответствии с требованиями законодательства, были максимально прозрачны и комментировались публично.

Что касается дальнейших планов, это вопрос к акционерам. У каждой компании свои мотивы — присутствовать на бирже или нет. Мы готовы работать в любых условиях. Если акции «Уралкалия» будут торговаться на биржах, я, как гендиректор, готов общаться с инвесторами, проводить конференц-колы, тем более что опыт работы в таких условиях и у меня, и у менеджмента есть.

— «Уралкалию» нужна господдержка? Вы обращались в правительство?

— В нашей отрасли реализуется несколько специальных инвестиционных контрактов, на «Уралкалий» приходится три. Да, мы вместе с другими химиками весной обращались в правительство с просьбой продлить сроки действия СПИКов, которые заключили, по Усть-Яйве и СКРУ-2, так как сейчас не самая лучшая конъюнктура. При этом мы все равно инвестируем деньги в проекты, подрядчики работают и там, и там. Сейчас в федеральных органах власти активно обсуждается продление СПИКов.

Кроме того, мы заключили соглашение о корпоративной программе повышения конкурентоспособности и ожидаем в ближайшее время принятия нормативной базы для закона о защите и поощрении капиталовложений.

— Как на работе компании отразилась пандемия, вызванные ею ограничения и кризис?

— На текущей деятельности почти не сказалось. Компания работает на максимальных оборотах, производство остается стабильным, трудностей мы не испытываем. Чтобы обеспечить безопасность в условиях эпидемии, закупили миллионы перчаток, масок и десятки тонн антисептика. В середине марта с этим были определенные проблемы, но мы их решили, в том числе помогли партнеры из Китая. Естественно, поставили везде диспенсеры, датчики измерения температуры, протестировали сотни человек. В нашем основном регионе работы, Березниках Пермского края, профинансировали приобретение десяти аппаратов ИВЛ, оплатили закупку медицинских препаратов.

— Много сотрудников вы смогли перевести на удаленный режим?

— Около 3 тыс. человек из 20 тыс. персонала группы. Если считать, что речь идет в основном об управляющем персонале, то это очень большой процент. Сейчас часть сотрудников уже вернулась к работе в офисах, часть остается на удаленном режиме работы.

— Это большая экономия?

— Сейчас это прежде всего вопрос обеспечения безопасности сотрудников. В перспективе, когда, надеюсь, пандемия завершится — это возможность экономии. Но пока точного решения нет, изучаем опыт IT-компаний, общаемся с теми, кто уже работает в таком режиме, анализируем плюсы и минусы. Когда человек совсем отрезан от социума, в ряде случаев могут возникать определенные психологические сложности, например, он слабо ассоциирует себя с компанией. После снятия ограничений будем обсуждать возможность введения режима постоянной удаленной работы для части сотрудников, соблюдая баланс между обеспечением комфортных условий работы для персонала и сохранением или повышением эффективности его работы.

— Насколько вирус осложнил переговоры с потребителями?

— Никаких осложнений не возникло. Мы смогли оперативно перейти на онлайн-общение, где обсуждали не только бизнес-вопросы, но и обменивались информацией о противодействии распространению пандемии. Например, когда пандемия только начала набирать обороты, наши партнеры из Китая провели для нас в формате видеоконференции презентацию, где поделились своим опытом организации работы в условиях COVID-19.

У нас есть еще поставщики и подрядчики из Германии и Швеции, с которыми мы проводили онлайн-переговоры, причем очень успешно. Используем корпоративные онлайн-сервисы. Это очень удобно, мы достаточно быстро научились и с их помощью проводить совещания. К тому же у нас и до этого был большой опыт с учетом того, что компания представлена в десяти локациях по всему миру. В России, помимо Березников и Соликамска, где у нас расположены основные производственные площадки, есть офисы в Москве, Санкт-Петербурге и в Перми.

— Другие химики жалуются на дефицит кадров. Вам тоже не хватает сотрудников?

— Периодически действительно был дефицит, но сейчас мы его не испытываем. У нас есть корпоративный университет, где тысячи людей проходят переобучение. Там, например, мы готовим машинистов горных выемочных машин (ГВМ), так как был период, когда их не хватало. Сейчас стоит очередь из специалистов, поскольку машинист ГВМ — профессия высокооплачиваемая. В целом в тех городах, где мы работаем — Березники и Соликамск,— на 144 тыс. человек работоспособного населения — нулевая безработица с учетом, что это промышленный центр, где расположены мощности «Уралкалия», «Уралхима», «ВСМПО Ависма», Березниковского содового завода и других производителей. Но при этом наблюдается естественная убыль населения и не всегда есть специалисты на конкретную должность.